Занимаясь терапией, я часто вспоминаю статьи, книги и мнения о том, какой должна быть психотерапия и гештальт-терапия, в частности. Какой должна быть я как терапевт? Понимая, что все эти куски являются чужими, потому что я их слышала от кого-то, я хочу сама для себя определить эти рамки, ответить на эти вопросы.

 Я считаю, что психотерапия должна быть в первую очередь человечной. Трудно сказать, что я понимаю под этим словом, но каждый раз мне приходится что-то изобретать заново по отношению к человеку – самой себе и клиенту. Это встреча, но встреча довольно странная – почему они должны платить мне деньги, почему я должна слушать их, какие отношения могут быть между нами. Могу ли я дружить с клиентами?

Мне кажется, что мне нравится этим заниматься. Помню, в самом начале обучения, да и вплоть до последнего времени меня беспокоила мысль – а будет ли мне это интересно, будет ли мне интересен другой человек со всеми его переживаниями? Сейчас я знаю, что мне интересны мои клиенты. Пока, правда, я не понимаю, что это за интерес – какую  свою потребность я удовлетворяю таким образом?

Саша. Встреча первая

«Когда-то я был любимым ребенком в большой семье.

Сейчас мне больше некому пускать пыль в глаза»

Курт Воннегут «Времятрясение»

Саша, 20-летняя студентка  университета, попала ко мне случайно. Её мама, испуганная аллергическими реакциями девочки (часто прием пищи вызывал у Саши рвоты, причем, это не было связано с каким-то конкретным видом продуктов) искала врача, который вылечит Сашу гипнозом. Почему она позвонила мне, осталось неизвестным. Я предложила встретиться с девочкой, посмотреть на неё и обещала дать телефон врача, который занимается эриксоновским гипнозом.

На первую встречу Саша опоздала на час. Она села спиной к окну, в контражуре, лица её не было видно совсем. Когда я попросила её пересесть, она села в кресле, судорожно зажав руки между колен. Было очевидно, что как Зоя Космодемьянская, она скорее погибнет, чем расскажет мне что-то значимое о себе. Нет, говорить она говорила. Очень оживленно рассказывала о себе, что она успешна, окружена друзьями, любит манипулировать людьми, больше всего не хочет быть похожей на других, не любит рассказывать о себе. Упомянула, что года четыре назад с ней случилось что-то ужасное, о чем она не рассказывает никому, даже маме. Собственно,  после этого у неё и начались проблемы, которые они  с мамой называют аллергией на пищу.

Оживленный щебет никак не вязался с напряженной спиной и руками, которые так и оставались между колен.

Я описала, чем занимаюсь с клиентами. Добавила, что дам ей телефон врача-гипнотизера.  Я сказала, что она не знала, кого увидит, идя ко мне на встречу. Но сейчас я вижу её, а она видит меня. Так что у неё есть возможность выбора: прийти ко мне опять, не прийти, прийти через какое-то время.

Я не договорилась с Сашей о следующей встрече.

Одеваясь в прихожей, она испытывала облегчение. И уже у двери сказала, что не верит в подсознание и всякие такие штуки… И насчет любви она думает, что это чувство приемлемо только между 18 и 20-ю годами. «Моя мама светлый чудесный человек», – сказала Саша, – «она вышла замуж за папу по любви,  у нас была замечательная семья, у меня было прекрасное детство, а потом папа оставил её. Я выйду замуж по расчету, чтоб не испытывать разочарования»…

Я тихо спросила, готова ли она не испытать и счастья тоже?

На этом мы расстались, но я продолжала думать об это симпатичной и перепуганной девочке и о том, что, похоже, она сказала перед уходом о чем-то очень важном для неё.

К. Воннегут в книге «Времятрясение» с ностальгией размышляет о больших семьях, где родственники часто рассказывают детям истории. Где много чего происходит, где есть свои мифы и ссоры. Большая семья — это совсем необязательно счастливая семья, и совсем необязательно, что дети в ней более желанны и любимы. Большая семья дает человеку возможность (и даже необходимость) поделиться — своими переживаниями, мыслями, историями, вещами и едой. И в этом смысле мне становится немного понятней смысл слова сотрудничество, которое противопоставляется конкуренции. Я уверена, что сотрудничеству, как собственно и конкуренции, учатся. Я пытаюсь понять, почему во мне откликаются строчки Воннегута, чего мне не хватало в детстве и, видимо не хватает до сих пор. Я просматриваю диагностический набор ТАТ и останавливаю внимание на таблице № 2 –  раньше она мне очень нравилась, и я помню свою фантазию на тему этой картинки: это такая большая счастливая семья, где все свободны и при этом не задевают друг друга. Где каждый выбор члена семьи ценится и уважается.

Я что-то не помню, чтобы мне в детстве кто-то из близких родственников рассказывал истории. Зато я знаю, что такое острое чувство пустоты и, безусловно, это знает моя клиентка. Чувство пустоты часто толкает на поиски смысла, т.к. пустота может восприниматься как реальная его утрата. Наверное, на сегодняшний день мы имеем дело с новым типом утраты смысла — на самом деле речь идет не о потере, а скорее о нехватке чего-то, пустоте. Поиски смысла не спасают от этого чувства, так как изначально пустота – это индикатор Ид-функции, а смысл скорее связан с функцией личности.

Саша, как человек с выраженным нарциссическим способом контакта не только живет в мире оценок и завышенных требований, но и является одинокой. Мне показалось очевидным  наличие у неё огромной внутренней пустоты, которая постоянно терзает её голодом, тоской по эмоциональной близости. Тоской по объятиям.

Нарциссический парадокс состоит в том, что она постоянно предъявляет себя окружению: вот она я, такая замечательная, заметьте меня, оцените меня высоко! Но при этом она сама не замечает никого в своем окружении, потому что она в основном оценивает. И, как следствие,  она остается одинокой.

Нарциссизм для меня – это сильно пострадавшая и искалеченная потребность в другом человеке. В случае с Сашей, как мне кажется,  я для себя могу выделить два пути работы с такими проявлениями: С одной стороны, можно попытаться понять, кому адресованы все эти достижения и доказательства (кстати, очень похоже, что это доказательства своего существования — и тогда это уже видоизмененная шизоидная проблематика — то есть я должна все время доказывать другому своими достижениями, что я имею право на существование). А, с другой стороны, можно строить маленькие эксперименты на «несовершенство» — и всячески поощрять клиентку к тому, чтобы она заметила того, кто ей нужен и просто обратилась к нему, т.е. начала контактировать, а не конкурировать.  И всё это неагрессивно и спокойно, не приближаясь очень быстро и очень близко с готовностью помочь немедленно. Маленькие шаги, «средние чувства». Ровная и стабильная поддержка. 

Саша. Встреча вторая.

                                                                                Мои мысли до меня уже кто-то думал.

                                                                               И эту тоже.

Саша позвонила мне через три дня. Мы договорились о встрече. Заранее я разложила на журнальном столике: краски, фломастеры, цветные карандаши, бумагу.

На встречу Саша опоздала на час. Саша чувствовала себя более свободно, правда, попросила выключить свет, чтобы сидеть в полумраке.

Она сообщила, что очень хочет описать мне то, что произошло с ней четыре года назад, что она даже репетировала свой рассказ, так как ей кажется,  если она расскажет, то ей станет легче. Но даже при мысли, что она будет рассказывать мне о случившемся, её начинало сильно тошнить.

Я сказала, что не стОт себя насиловать, всему свое время. И добавила, что есть много других способов рассказать о себе, кроме слов.. Например, рисование. Саша с большим воодушевлением взялась выполнять упражнение, которое я ей предложила: нарисовать себя в трех разных состояниях.

Она нарисовала три картинки: Облачко, плывущее по небу ;

Странный коричневый конус, увенчанный  спиралью,  на красном фоне ;

Зеленый человечек в форме яйца, улыбающийся и приподнимающий шляпу над головой.

Начав рисовать, Саша преобразилась. Исчезла судорога, которая проявлялась и в движении, и в выражении лица. Лицо стало спокойным, появился легкий румянец. Видно было, что рисует она с удовольствием.

Закончив рисовать, Саша сказала, что чувствует некоторый спад эмоционального напряжения, хотя в процессе рисования переживание сложной жизненной ситуации было очень острым, она испытывала душевную боль и одиночество.

Комментарии были очень скупы:  «Облачко одинокое».

Яйцо – «не знаю, что это. Такая я, когда мне хорошо»

«Не знаю, что на красно-коричневой картинке. Такая я, когда мне плохо. Я ненавижу коричневый цвет»

Я обратила её внимание на то, что коричневый конус похож на вулкан, в котором накапливаются негативные «коричневые» эмоции. Но они не выплескиваются наружу, а как бы закручиваются в спираль и остаются внутри, не имея выхода. Сашу очень заинтересовала эта интерпретация: «Очень похоже на тошноту, которую я испытываю. Да меня и сейчас тошнит, когда я смотрю на это»…

Я не сказала Саше ещё об одной моей фантазии, которая возникла, когда я смотрела на её рисунки.

Коричневая спираль – один к одному напоминала лабиринты, которые рисовали наши первобытные предки на стенах своих пещер.  Для них это была карта другого мира. В центре  такого лабиринта было изображение, скажем, оленя, который мог вернуться  в наш мир после ритуала, проведенного перед изображением. Участники ритуала, как бы «выводили» оленя по изгибам спирали. Может, эта спираль – одновременно карта и вход  в Сашин внутренний мир, который она прячет от всех и от себя в том числе?

Да и яйцо тоже не случайно. Яйцо, зерно – это такие крошечные контейнеры, заключающие в себе программу будущего развития.

Я подумала, что в мифах, преданиях всегда присутствуют разные магические объекты, способные наделять героя особой силой или защищающие их в их путешествии.

Наблюдая Сашину борьбу с тем, что у неё внутри, я решила предложить ей создать такой объект – например, волшебную коробку. Квадратную или прямоугольную, как преобразование первичной формы – круга. Созданную своими руками, так как это предполагает особые усилия и целенаправленную, сознательную деятельность. Обязательно с крышкой или дверцей, это подчеркивает, что внутреннее пространство погружено во мрак, и в нем что-то скрывается. Во многих традиционных историях описывается помещение объектов внутрь таких форм. Хорошо бы, если бы к ней был ключ. В этот ларец Саша сможет помещать то, что для неё ценно, либо то, что она хотела бы сохранить в тайне – нечто хрупкое, ассоциирующееся с её слабостями или травмированными частями её «Я». Такой ларец может служить символическим контейнером, помогающим клиентке психологически защитить себя в последующей  работе.

Клиентка  также может время от времени открывать такой контейнер и извлекать из него те предметы и рисунки, которые она готова обсуждать в ходе занятия. Кроме того, по мере приближения к окончанию арт – терапии, Саша сможет самостоятельно создать такой художественный объект, который служит символом здоровья, сделанных в ходе арт-терапии открытий, либо напоминает о том, что  ещё нужно сделать.

Мне показалось, что  такое задание имеет значение именно для нарцисса, то есть, для человека, который живет в поле высоких ожиданий, связанных с достижениями, но абсолютно не уважает свой внутренний мир.

Саша. Встреча третья.

«Ты предлагаешь клиенту эксперимент. Он говорит «нет». Ты говоришь ему: хочешь исследовать, как возникло это «нет»?

Он говорит «да». Значит, вы можете работать дальше»

Карл Витакер

Саша пришла оживлення, рассказала, что купила краски и рисовала дОма.  Она уже не так панически относилась к присутствию моих кошки и собаки, в прошлые разы она всё время боялась, что начнется алергия. Мы немного коснулись в разговоре аллергии и того, когда и как она проявляется. Оказалось, что Саша так боится тошноты, что выбрала для себя несколько продуктов, которые употребляет без опаски, а когда она вынуждена есть незнакомую пищу, Саша сама вызывает рвоту.

 Я предложила ей эксперимент – прогулку в её внутренний  мир.  Она поколебалась и, не слишком охотно, согласилась.   Упражнение заключалось в воображаемом (с закрытыми глазами) путешествии. В конце путешествия клиентка оказывалась в пещере, в которой была комната с её именем над дверью.  

Открыв глаза, Саша описала свою комнату. Там всё было белым: мебель, ковры, стены.  И по всей комнате были разбросаны цветные игрушечные мишки. Сама Саша стояла у окна с видом на море, прижимая к себе мишку.

Я: Ты можешь поговорить с мишкой?

Саша: Нет, я его могу только обнимать.

Комната Саше очень понравилась. Ей захотелось иметь такую.  Я предложила сделать такую комнату из коробки. Идея домика очень увлекла Сашу. В этот день не было разговоров об аллергии.  Пока Саша делала свой мир, она понемногу делилась со мною своими детскими воспоминаниями, рассказывала о трудностях общения с мамой,  друзьях, о своём парне.  Я узнала в этой беседе, что Саша, как и другие люди с выраженными нарциссическими проявлениями обычно живет в сложном придуманном мире. Несмотря на то, что сложность конструкций, сквозь призму которых она видит мир, дает ей определенные преимущества, она все же сильно страдает от такой позиции.

Так, многих окружающих она расценивает как «простых» людей, по какой-то причине не подходящих для полноценного общения. Это рассматривается как недалекость, ограниченность, тупость, банальность т.д.

И я еще раз сделала себе мысленную пометку – в работе необходимо делать то, на что собственно и ориентирует гештальт-терапия: направлять внимание клиентки на самые очевидные и простые вещи и проявления. В конце концов, это то, чего ей не хватает, но о чем она, возможно, еще не знает. Что такое простые вещи? Это потребность сходить в туалет, поесть, тупо посмеяться и такие события, как завтрак с близким человеком, звонок друга, запах яблок,  улыбка ребенка на улице… Перечислять можно бесконечно