Почти два века бьется ученый мир планеты над «не - раз­решимой» загадкой: древние индоевропейцы - кто они, отку­да? В научных, околонаучных и псевдонаучных дискуссиях сломаны десятки тысяч скрестившихся копий, выстроены и разрушены сотни гипотетических зданий, попран не один де­сяток авторитетнейших мнений, издано бесчисленное множе­ство самых различных по значимости трудов. Но при всем при этом сказать, что «академическая наука» уверенно при­ближается к разгадке одного из самых сложных и запутанных вопросов истории, было бы неверно. Почти два века индоев­ропеистике! А «академики» по-прежнему топчутся у самого подножия загадочного и непостижимого сфинкса.

Научное сито за все это время отсеяло около двух десятков наиболее достоверных гипотез о происхождении индоевро­пейцев и их дальнейших путях. И хотя некоторые из этих ги­потез обрели ныне право почти непреложных догм и кочуют из издания в издание в сопровождении все новых и новых ком­мeнтapиeв, надо признать, и они остаются на данном этапе всего лишь предположениями. А если выражаться точнее, то некими гипотетическими схемами, выстроенными авторами с использованием, разумеется, вполне достоверного факти­ческого материала, который укладывается в рамки этих схем и не разрушает построения. И как бы ни были привлекатель­ны подобные схемы, мы должны отдавать себе отчет в том, что, скажем, даже самым тщательным образом снятый план города еще не является самим городом или - пример из дру­гой области, - как бы ни устраивала нас модель атома Бора ­Резерфорда, она очень далека от самого атома, она является лишь упрощенной до предела схемой этого непостижимого микроскопического объекта. Однако план или карту города мы снимаем, составляем, имея перед собой сам город как впол­не реальный объект, и свойства атома изучаем при помощи приборов, отмечающих опять-таки реально существующие ныне явления. Если же браться за сооружение «индоевропей­ской» гипотетической башни, то даже обремененный научны­ми званиями автор должен, наверное, помнить: многие из кам­ней, заложенных в основание, могут оказаться лишь призра­ками или же выстроенными, в свою очередь, схемами. Схема, помноженная на схему! Схематизм в квадрате. И трудно что - либо поделать, ибо не каждый день приносит нам наука но­вые и вполне достоверные открытия - дверь истории рас­пахнута лишь в одну сторону.

Схематизм же приводит нас к однобокости и черно-белому видению мира: или так, или этак! или только по схеме номер один, или только по схеме номер два! или норманизм, или антинорманизм! и т.д. до бесконечности. Школы и схемы вою­ют друг с другом, не желая уступить ни пяди. И тем самым проигрывают! В жизни не бывает «только тaк» или «только этак». В жизни бывает «и так и этак», говоря попросту. « Po­дина индоевропейцев - в Малой Азии !~»- утверждает один исследователь. «Heт, только на Балканах, и нигде в ином ме­стe !»- твердит свое другой. «Bce не так, - настаивает тре­тий, - в Центральной Европе! «И каждый находит неисчис­лимое множество аргументов для доказательства именно своей схемы.

Нам же, взявшимся обобщить некоторые данные по индо­европеистике и этногенезу славян, а также пытающимся, в свою очередь, высказать некоторые соображения и предполо­жения, хорошо бы придерживаться мудрого совета Ф.М. До­стоевского, сказавшего как-то, что жизнь значительно слож­нее даже самой умнейшей из схем, в которую мы пытаемся ее втиснуть.

Но это вовсе не означает, что мы оттолкнем от себя прове­ренные временем модели человеческой истории, нет. Без уче­та накопленного опыта поколений, без знаний, которыми, ода­рили нас предшественники, нет пути вперед. Другое дело ­отделить знания подлинные от голых, чисто умственных кон­струкций и ложных стереотипов. Непростое это дело! Вот, к примеру, ну как доказать современнику, что первобытный че­ловек никогда не жил в пещерах, что пещеры эти были капи­щами, хранилищами, убежищами на время, но ни в коем слу­чае не жильем? Как сделать это, если ложный стереотип о «пещерном человеке» вбивался в мозги поколений десятиле­тиями  и продолжает вбиваться, и поныне?! И на подобных ложных стереотипах строятся ложные обобщающие схемы. Серьезные исследователи время от времени пытаются проте­стовать против подобной профанации. Но где им тягаться со средствами массовой информации и с учебниками, излагаю­щими из года в год представления столетней давности!

Не будем говорить о постановке исторического образова­ния в нашей стране, это безнадежная затея. Не из учебников и не на лекциях узнает наш современник об открытиях и наход­ках, причем не то что новых, новейших, а десяти-, двадцати-, сорока- и шестидесятилетней давности, а из малотиражных научных и научно-популярных книг и брошюр, из редкой ис­торической периодики. И потому он, современник, находится по сию пору не просто в неведении, а по большей части в пле­ну ошибочных или устаревших представлений, облегчающих, разумеется, восприятие некоторых исторических процессов, но бесконечно далеких от подлинных событий истории.

Вот основная схема, знакомая нам с ранних лет, со средней школы. Этапы развития человеческого общества: первобыт­ный мрак и невежество - Древний Египет - Древний Вос­ток - Древняя Греция - Рим - варвары, в основном, галлы и германцы, и варварские королевства - европейское сред­невековье и т.д. Мы не будем пока забираться далеко на Вос­ток или на Юг, а в рамках интересующей нас проблемы при­глядимся к местам расселения народов индоевропейской язы­ковой семьи и их ближайших соседей. Итак, что мы имеем из учебников? Да чуть ли не периодическую систему по типу си­стемы Д.И. Менделеева, где каждому народу-элементу отве­дено строго указанное ему место в некой табличке - времен­ной и географической. Ну до того все четко и строго, что дивуешься ! И естественно, в Древнем Египте - египтяне, на Древнем Востоке (Восточное Средиземноморье и Двуречье) - шумеры, ассирийцы, финикийцы и иудеи, в Греции - греки, в Риме - римляне. Между двумя последними этносами полу­строкой затесались вообще непонятные и необъясненные для школьника этруски, кстати, и вовсе вычеркнутые из после­дней редакции, затем в Европе появляются франки, алеман­ны, англы... Где-то с самого краешку чуть маячат славяне, да и то южные, появляющиеся лишь к V - VI вв. н.э. Только  с переселением их на Балканы, а потом авары, гунны, венг­ры... И все - кучками, группками, периодами, классами и под­группками. Да простит меня читатель за невольное сравнение, но создается впечатление, что идешь вдоль какой-то вре­менной оси по схематически выстроенному зоопарку, точнее - антропопарку, в котором все сидят строго по своим клеткам и вольерам без права выхода наружу, и на каждой клетке- воль­ере табличка: такой-то и такой-то, с такого-то времени и по такое! В лучшем случае на той же табличке указано: тогда-то и тогда-то отразил (или не отразил) нападение обитателей соседней клетки. Не спорю, возможно, именно такая упрощен­ная разбивка способствует лучшему усвоению школьником материала, как, впрочем, и студентом, но именно она и лиша­ет возможности видеть историческую реальность как слож­нейший и полиэтнический процесс.

На завершающем этапе формирования древнегреческой культуры мы видим «классических» греков и как-то спон­танно приписываем именно им, грекам, приоритет на всех предыдущих этапах. То же и с римлянами, и с другими «клас­сическими» народами. Вместо многомерности и полифонич­ности в учебниках сплошные плоскости, временами пересе­кающиеся, но не перестающие от этого быть плоскостями.

Все классифицировано в схеме, все распределено и разгра­ничено, за каждым народом закреплен как бы порядковый но­мер, каждому отведена своя не только экологическая, но и ис­торическая «ниша».

Где-то в конце VIII, а то и Х века непонятно откуда появ­ляется фигура дикого и звероватого восточного славянина, будто с неба упавшего на свою землю. Вот и видим мы на кар­тинке из учебника некое существо в долгополой рубахе, ковы­ряющее землю грубой деревянной палкой, и внешне-то непохожей даже на соху. Еще это существо собирает грибы, раз­вешивает кадушки-борти и заостренной хворостиной бьет рыбу в реке. Такое вот представление получает молодой чело­век о своих предках - представление, которому не десять и не шестьдесят лет, а двести, и оно годилось для миллеро-шлеце­ровских времен, и которое упорно протаскивается из учебни­ка в учебник и поныне. Воистину бессмертная схема!

Мы не будем сейчас вдаваться в детали, и опровергать те ложные стереотипы, которые и так не выдерживают ни ма­лейшей критики. Скажем лишь, что неизвестно откуда появив­шиеся существа за один- два века не смогли бы просто-напро­сто ни при каких обстоятельствах создать Гардарику - «стра­ну городов» - на обширнейшей площади и самую древнюю в Европе литературу, уступающую по древности лишь литера­турам античного времени, но превосходящую по тому же при­знаку литературы английскую, французскую, немецкую и пр. И все это непреложные факты. А схема живет! Тиражирует­ся, навязывается. Но в рамках самой этой схемы жизни нет!

И можно биться внутри схемы-клетки, как бьется и мечет­ся зверь в своем вольере, как рыба в садке, и ничего так и не понять, не увидеть, не осмыслить. Что же делать, как быть? Да очень просто - надо выйти из клетки-схемы, отойти по­дальше от нее и, не упуская из виду известных моделей и схем, пристальнее приглядеться к жизни во всем ее многообразии. Так мы и попытаемся поступить. И для начала немного напомним читателю основы индоевропеистики, то немногое, что достаточно достоверно и практически не вызывает сомне­ний.

Большая часть исследователей сходится на том, что индо­европейцы, как единая языковая и этническая общность, су­ществовали в хронологических границах V - IV тысячелетий до н.э. Иногда границы расширяют то в одну, то в другую сторону на целую тысячу лет. Но если поиск в сторону удрев­ления проблемы дает результаты хотя бы по части выяснения корней самих индоевропейцев (то есть в вопросе происхожде­ния праиндоевропейцев), то омолаживание, как правило, не приносит искомых плодов, ибо уже в 111 тысячелетии до н.э. мы наталкиваемся на расхождение индоевропейских диалек­тных групп, а следовательно, на расхождение самих этносов, выделявшихся из общеиндоевропейского.

Один могучий корень дал множество ветвей и еще больше побегов. Мы заведомо сейчас не касаемся немаловажной де­тали нашего «растения» - ствола, о чем речь пойдет ниже.

Но надо отдать должное лингвистам, которые, пожалуй, достигли наибольших успехов в индоевропеистике. Благода­ря им, мы можем довольно-таки четко ориентироваться в этом раскидистом древе, во всяком случае, не слишком плутать, ведь у нас есть проверенные и четкие вехи. Но сразу же доба­вим, речь идет об индоевропейской языковой семье. И пото­му не следует всегда однозначно отождествлять язык и народ;

так как бывает, что эти понятия не соответствуют: неиндоев­ропейский этнос, подпавший под влияние индоевропейцев, может быть носителем их языка, и наоборот. В каждом конк­ретном случае необходимо помнить об этом.

Итак, за пять-семь тысячелетий существования народов этой семьи разрослась она необычайно. Назовем основные группы-ветви. Из италийской ветви вышли латынь, окский и умбрский языки. Первый из них послужил основой для фран­цузского, португальского, испанского, румынского, каталон­ского, итальянского языков. Из кельтской ветви вышли побе­ги бретонский и валлийский, ирландский и шотландский. Хетто-лувийская и тохарская ветви ограничились языками, заключенными в названиях самих ветвей. То же самое можно, пожалуй, сказать и об армянской, албанской и древнегречес­кой веточках - из них не вышло пышных побегов. Зато ин­дийская ветвь расцвела вовсю - санскритом, бенгали, непа­ли, хинди, панджаби, ассамским, цыганским и другими язы­ками. Почти такое же цветение дала иранская ветвь – она украшена авестийским, курдским, персидским, осетинским, пушту, таджикским, скифскими языками. На балтийской вет­ви три побега - латышский, литовский и прусский. Еще две могучие ветви по праву могли бы быть названы уже сейчас ство­лами. Это германская, давшая языки английский, немецкий, исландский, нидерландский, датский, шведский, норвежский, фарерский. И славянская ветвь с ее старославянским, болгар­ским, сербскохорватским, чешским, словацким, словенским, польским, белорусским, украинским и русским языками. Одно перечисление далеко не всех языков семьи заняло достаточно много места. Территория же, занимаемая их носителями, и вовсе необъятна, даже если не включать в нее Нового Света и Австралии, а ограничиться лишь исконными землями, занятыми индоевропейскими народами к началу нашей эры.

Но ведь заняли они эти территории не сразу, ведь процесс расселения продолжался не одну тысячу лет, и была какая - то исходная если не точка, то вполне реальное и осязаемое место, где сформировалась изначальная общность. То есть, встает вопрос о прародине, один из ключевых вопросов индоевропеистики и всей исторической науки в целом. Где эта земля обе­тованная для большинства нынешних европейских народов?! Ответа нет, во всяком случае, достаточно убедительного и од­нозначного. Таинственная и загадочная прародина индоев­ропейцев - найдем ли мы ее когда-нибудь?

А следом тянутся загадки не менее сложные и не поддающиеся разрешению, целой цепочкой тянутся. Как они рассе­лились? В каких направлениях и в какой последовательнос­ти? Каким образом? И какие оставили следы на пути своем? Какие народы поглотили во время неостановимого своего дви­жения? Какая часть их самих, где и когда была поглощена? И главный вопрос - кто же они были, в конце-то концов, эти загадочные наши предки - индоевропейцы?

Первоначально прародину искали на Востоке и в Центральной Азии, чем-то прельщали исследователей именно те места, в основном, близостью к Ирану и Индии. Предполага­ли, что она располагалась в районе Каспийского моря или в древней Бактрии, на ее земле. Были и вовсе фантастические теории о заснеженной и высокогорной прародине где-то в Гималаях. Все эти предположения отпали сами собой, когда лингвисты основательнее взялись за дело и установили, что в праиндоевропейском языке не было обозначений для средне­азиатских животных и растений, тем более для гималайских или прочих столь же экзотических. И поиски сразу же пере­местились в Юго - Восточную Европу: от Дуная до Каспия. Были, правда, поиски на крайнем западе Европы и на ее севе­ре. Но наличие там достаточно мощных субстратных слоев, пластов доиндоевропейских языков, как и следы позднего про­никновения, туда самих индоевропейцев, делало такие поиски безрезультатными.

Испания и Исландия со всеми прилегающими областями сразу выпадали из сферы интересов индоевропеистов. Севе­ро-восток Европы был плотно заселен угро-финскими наро­дами, об этом свидетельствовали гидронимы - названия рек, озер, болот, ручьев, притоков. Оставались центральная и во­сточная части Европы, а также весь ее обширный Юг. Балка­но - Карпатский регион в совокупности с Малой Азией еще с глубокой древности представлял собой район, отличавшийся многочисленными связями культур. Большинство исследова­телей сосредоточили свое внимание на нем. Но не остались без внимания ни Передняя Азия, ни Эгеида, ни Северное При­черноморье, входящее в более обширную и также охваченную исследованиями циркумпонтийскую зону.

Нет необходимости пересказывать содержание бессчетных томов, составленных поисковиками. Можно сказать лишь одно: Центральная Европа и Передняя Азия как-то постепен­но отошли на второй план, окончательно не исчезнув из поля зрения. А основные усилия исследователей обратились к рай­онам Средиземноморья и Причерноморья. На этом дело зас­топорилось. Споры продолжаются. Ответа нет.

Но, несмотря на это, параллельно велись исследования и другой проблемы: как расселялись индоевропейцы? Времена излишне самоуверенных германских ученых, объявивших свою землю пупом Вселенной, из которого распространились цивилизаторы-культуртрегеры во все края земли, давно про­шли. Позабылись басни о воинственных пратевтонах, кото­рые под названием археологической культуры «боевых топо­pов» несли якобы праславянским народам силовыми метода­ми цивилизацию. Оказалось, что вполне подлинная культура эта к «тевтонам» отношения не имела, а многие считают даже, что и распространялась она в обратном направлении. Но кое­ - что и германские историки, археологи, лингвисты сделали для решения проблемы, несмотря на явный националистический подход. И в частности, они смогли найти в себе силы для того, чтобы признать-таки существование праславян в те времена, на что никак не могут решиться наши составители учебников. Иными словами, теория германского культуртрегерства за минувшие десятилетия не оправдала себя.

Да, времена романтизма прошли! Канули в небытие и ро­мантические теории «арийских завоеваний». Они выглядели слишком уж красиво - армады завоевателей, вооруженных до зубов и сплоченных не только необычайной дисциплиной, но и каким-то невероятным для тех времен национальным духом, - выражаясь языком Л.Н. Гумилева, некие неистовые суперпассионарии, - огнем и мечом покоряли одну неведо­мую и экзотическую страну за другой, везде устанавливали свой жесткий, но справедливый порядок, попутно приобщая аборигенов к культуре. Сплошная романтика подвига и свер­шений! Все это лучшим образом подходило для романов и кинофильмов, щекотало нервы восторженным мечтателям, ноне имело к жизни никакого отношения. Жизнь была значи­тельно проще. Никакой романтики, никаких сантиментов! Лишь восемнадцатый век и начало девятнадцатого влили в нее струю романтического жанра, докатившуюся до века двад­цатого и отхлынувшую под напором практицизма.

Не было никаких воинственных бестий. Это установлено достаточно точно. А были скотоводы-кочевники, переселяв­шиеся с места на место если и не черепашьими темпами, то во всяком случае и не со скоростью воинских порядков или же кочевников-тюрков средневековья с их стремительными на­бегами. Вот эти самые скотоводы, разводившие коров, быков, свиней, а также, что крайне важно, лошадей, переходили с пастбища на пастбище семьями, родами, племенами, удаля­ясь от какого-то центра в разные стороны. Безусловно, и у них были столкновения с местным населением тех краев, что они осваивали. Все было: и стычки, и сражения, и затяжные усобицы. Но не было одного - планомерного и целенаправ­ленного завоевания земель с целью подчинения проживаю­щих на них племен, народов. Потому-то и дошли до нас из древнейшей праиндоевропейской терминологии не названия оружия, а слова, обозначавшие упряжь, скот, растительность пастбищ и окрестностей, названия рыб, вылавливаемых в ре­ках, зверей, живущих в лесах. Переселение это занимало очень длительные отрезки времени, за которые успевали изменять­ся до неузнаваемости языки, и менялся внешний облик лю­дей - последнее из-за смешения с аборигенами.

Существует, правда, еще одна теория о распространении индоевропейских языков, не путем расселения самих носите­лей, а путем передачи языков и диалектов от соседа к соседу, то есть в результате мирной конвергенции, вливания в сосед­ствующие народы отдельных носителей. Безусловно, и такой способ передачи существовал. И его мы не вправе исключать. Но здесь нам надо вспомнить о вреде схематизма и о том, что не бывает «или так, или никак!». Можно с огромной долей уверенности говорить: языки распространялись всеми суще­ствующими способами, а тот, кто вольно или невольно наста­ивает лишь на «единственно правильной» своей теории, про­сто вводит нас в заблуждение. Ведь довольно-таки трудно предположить, чтобы язык сам по себе, без носителя, распро­странился от, скажем, Балкан до Индостанского полуостро­ва - вероятность подобного «самостоятельного путешествия» ничтожно мала. Конечно, индоевропейцы передвигались. Здесь нет и предмета для спора. Другое дело - все ли они двигались, может, кое-кто и остался на месте, по крайней мере, не слишком удалился от этого места? Запомним сей момент в наших рассуждениях, к нему еще не раз придется возвращать­ся. Как, впрочем, и ко многом другом ключевым положениям, заложенным во вступлении.

Сколько было индоевропейцев, хотя бы ориентировочно? Даже порядка мы не сможем назвать! Все сокрыто пеленою веков и тысячелетий. Но не только время тут виновато. Дело в том, что с этим вопросом столкнулись на заре индоевропеи­стики. Исследователи, задавшиеся им, тут же приходили к выводу, что без антропологических данных определить это число невозможно. А для того, чтобы выявить антропологический тип индоевропейца, надо найти его прародину. Коль­цо замыкалось. Путем долгих сопоставлений и накаплива­ния статистики в местах наиболее плотного расселения индо­европейских народов, изучения останков, найденных там, сравнения с основными европейскими расами, живущими ныне, удалось прояснить лишь одно: никакого особого индо­европейского антропологического типа не существовало. Его можно было выделить, сравнивая с соседними крупными ра­сами, например, переднее - азиатской, эфиопской, лапоноидной. Но вычленить его из рас европейских не было возможности.